стоитъ у Штамлера не въ сведеніи его къ закономѣрнымъ отношеніямъ элементовъ, а въ указаніи того, что та цѣль, ради которой образовано это понятіе, имѣетъ объективное значеніе, въ качествѣ средства для послѣдняго закона, закономѣрности 1).

Вслѣдствіе различія съ Кантомъ относительно образованія понятій въ юриспруденціи неокантіанцы также различно понимаютъ отношеніе теоретическаго и практическаго правовѣдѣнія. Кантъ не признавалъ за теоретическимъ правовѣдѣніемъ способности установить общеобязательныя правовыя понятія и ограничивалъ его задачу изученіемъ права даннаго народа и въ данное время, онъ считалъ лишь практическое правовѣдѣніе наукою въ истинномъ смыслѣ, имѣющей своей задачею, правда, не изученіе существующихъ или существовавшихъ нормъ, регулирующихъ отношеніе людей другъ къ другу, а установленіе должнаго т. е. тѣхъ идеальныхъ нормъ, которыя должны всѣми признаваться. Напротивъ, неокантіанцы приписываютъ большую самостоятельность естественно-научному или теоретическому правовѣдѣнію. Такъ, по мнѣнію Штамлера, различіе между теоретическимъ и практическимъ правовѣдѣніемъ, сводится къ различію въ направленіи изслѣдованія одного и того же предмета, исторически возникшаго права, именно, между тѣмъ какъ теоретическое правовѣдѣніе (Штамлеръ называетъ его техническимъ) принимаеть положительное право въ его особенной формѣ и опредѣленности за самоцѣль, практическое правовѣдѣніе (его Штамлеръ неудачно именуетъ „теоретическимъ“) понимаетъ каждый обусловленный законъ или норму положительнаго права въ его особенности какъ средство и изслѣдуетъ объективную цѣнность примѣняемаго средства" 2). Первое направленіе юриспруденціи, по его взгляду, не ограничивается изученіемъ лишь существующаго въ данное время и въ данномъ мѣстѣ права, изслѣдованіемъ содержанія отдѣльныхъ правопорядковъ, но также предметомъ его (именно общей части теоретическаго правовѣдѣнія) можетъ быть закономѣрное пониманіе согласующагося содержанія отдѣльныхъ правопорядковъ 3). Лишь основныя общезначимыя понятія юриспруденціи не могутъ быть установлены теоретическимъ правовѣдѣніемъ и подлежатъ компетенціи соціальной философіи, представляющей на

1) Тамъ же, Füntes Buch, Zweiter Abschnitt.

2) Stammler, Die Lehre von den richtigen Rechte, S. 13-14; также Wirtsch. und Recht, Drittes Buch, erster Abschnitt, erste Abtheilung.

3) Wirtsch, und Recht, S. 14,

дѣлѣ у Штамлера не что иное, какъ отрасль практической юриспруденціи 1).

Этимъ мы закончимъ свою краткую характеристику телеологическаго метода въ правовѣдѣніи. Мы пытались вскрыть сущность этого метода, также различіе стараго и новаго направленія въ правовѣдѣніи, пользующихся этимъ методомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ въ ходѣ изслѣдованія передъ нами вырисовались границы его примѣненія, и намѣтились проблемы, не разрѣшимыя на почвѣ обоихъ предшествовавшихъ методовъ. Онѣ и являются источникомъ попытокъ примѣненія къ правовѣдѣнію новаго метода — историческаго.

1) Тамъ же, Einleitung.

Новая серія XXII (1909, No 7), отд. 2.

В. Чекаевскій.

ЗАМѢТКА ОБЪ ОТНОШЕНІЯХЪ ДРЕВНЕ-РУССКАГО ЛѢТО

ПИСЦА КЪ МОНАРХИЧЕСКОМУ ПРИНЦИПУ.

Современное изслѣдованіе русскихъ юридическихъ древностей въ значительной мѣрѣ облегчается тѣми огромными результатами, которые достигнуты научной разработкой нашихъ источниковъ и въ частности древнихъ лѣтописей. Но какъ много ни сдѣлано въ этомъ отношеніи, и въ особенности въ вопросахъ о составѣ отдѣльныхъ лѣтописей, ихъ источникахъ, о способахъ составленія сводовъ, изводовъ и такъ далѣе, остается еще одна область почти нетронутая, а именно выясненіе тѣхъ основныхъ идей, которыми орудовали наши древніе лѣтописцы, опредѣленіе, другими словами, ихъ міросозерцанія и слѣдовательно и главныхъ элементовъ ихъ духовной личности, вложенныхъ въ ихъ трудъ. Подобное опредѣленіе тѣхъ основныхъ идей которыя руководили лѣтописцемъ при его кропотливомъ и тяжеломъ трудѣ, безусловно необходимо для вѣрной оцѣнки событій, фактовъ и институтовъ, изучаемыхъ на основаніи свидѣтельствъ нашихъ лѣтописей. Историкъ права сталкивается съ этимъ важнымъ вопросомъ на каждомъ шагу своей работы. Отсюда ясна и вся важность для него подобнаго вопроса. Для безпристрастной оцѣнки фактовъ и событій, дѣйствительно имѣвшихъ мѣсто въ прошломъ Руси, безусловно необходимо выдѣленіе личнаго элемента міросозерцанія нашего лѣто

писца.

Уже при поверхностномъ соприкасаніи съ источниками исторіи восточнаго славянства и русскаго государства въ частности, можно замѣтить выдающееся значеніе одного вопроса, одной идеи въ только что указанной области, а именно монархическаго принципа. Еще Срезневскій отмѣтилъ то особенное отношеніе къ нему лѣтописца, которое налагаетъ извѣстную окраску на всѣ его работы. Очевидно, что

передъ всякимъ изслѣдователемъ нашихъ юридическихъ древностей стоить огромной важности вопросъ— объ отношеніяхъ лѣтописца къ названному принципу.

Думается намъ, что чѣмъ дальше двигается наука исторіи русскаго права, чѣмъ глубже и прочнѣе изслѣдуются отдѣльные институты и событія нашего правового прошлаго, тѣмъ ярче выдвигается контрасть этой идеи съ дѣйствительнымъ положеніемъ вещей, господствовавшимъ на Руси вплоть до времени татарскаго ига.

Доказательству этого положенія и посвящаются настоящія строки. Автору пришлось столкнуться съ этимъ высокой важности вопросомъ при изслѣдованіи основныхъ началъ древне-русскаго государства; чѣмъ подробнѣе приходилось ему изучать элементы нашего древняго государства, чѣмъ точнѣе опредѣлялись передъ нимъ главныя черты исторіи русской государственности древнѣйшаго періода нашей исторіи, тѣмъ яснѣе становился вышеуказанный контрастъ одного изъ идеаловъ древняго лѣтописца съ дѣйствительно царившимъ на Руси положеніемъ вещей.

Для точнаго выясненія интересующаго насъ вопроса требуется во первыхъ установить личность нашего лѣтописца, во-вторыхъ опредѣлить его отношеніе къ монархическому принципу и въ-третьихъ провести параллель такого его идеала съ окружавшей его обстановкой и только тогда мы будемъ въ состояніи оцѣнить ту роль, которую играетъ названный принципъ въ повѣствованіяхъ лѣтописей и слѣдовательно и отношенія къ нему изслѣдователя русской старины.

Личность древняго лѣтописца можно установить болѣе или менѣе легко. Уже самыя раннія лѣтописныя записи носятъ на себѣ нѣкоторый духовный отпечатокъ. Современная наука пока не опредѣлила еще въ точности, какъ составлялись древнѣйшіе лѣтописные своды Кіева и Новгорода; но одно несомнѣнно, на нихъ ясно отразилось западное вліяніе. Съ запада, изъ Византіи и съ Балканскаго полуострова пришло на Русь просвѣщеніе, оттуда проникли къ намъ первые лучи культуры, а съ ними вмѣстѣ и письменность. Трудно установить національность первыхъ лѣтописцевъ; это могли быть свои, славяне, русскіе, научившіеся грамотѣ, могли быть и пришельцы, греки, болгары, другіе славяне запада; но писали они для русскихъ и имѣли близкое соприкосновеніе съ христіанской церковью.

Несомнѣнно, что христіанство стало проникать на Русь еще задолго до Владиміра св.; уже не говоря о свидѣтельствахъ лѣтописи о крещеніи Ольги, о христіанахъ при Аскольдѣ и Дирѣ, объ Андреѣ

Первозванномъ и другихъ 1), полагаемъ, что въ порядкѣ вещей должно считать проникновеніе на Русь христіанскаго ученія при посредствѣ единичныхъ миссіонеровъ. Бойкая торговля славянъ по пути изъ варягъ въ греки и торговыя сношенія ихъ съ Византіей не могли не привести ихъ въ соприкосновеніе съ византійской христіанской церковью, а послѣдняя не могла не обратить вниманія и на „дикую страну славянъ“ и не посылать туда своихъ представителей для пропаганды христіанства; думается мы не ошибаемся, если положимъ начало подобной единичной пропаганды —въ первую половину Х-го вѣка или даже въ конецъ ІХ-го вѣка. Правда, для христіанства эти первые миссіонеры не имѣли особеннаго значенія, ихъ было слишкомъ мало, язычество было слишкомъ сильно. Но за первыми единичными миссіонерами шли другіе, новые, болѣе многочисленные; постепенно и незамѣтно должно было распространиться новое ученіе среди славянства, покоряя себѣ все новыя мѣстности, пріобрѣтая все большее количество адептовъ. Только такой незамѣтный, но многозначительный процессъ и могъ подготовить великое событіе 989 года. Но для насъ важно другое обстоятельство — вмѣстѣ съ христіанствомъ на Русь неизбѣжно должны были идти и письменность и просвѣщеніе, или вѣрнѣе первые ихъ зачатки. Вмѣстѣ съ первыми миссіонерами Византіи приходила такимъ образомъ и потребность въ закрѣпленіи письмомъ того, что дѣлалось вокругъ нихъ, тѣхъ событій, которыя наиболѣе поражали умъ современника миссіонера.

Къ этому приходится, конечно, присоединить и вліяніе на распространеніе просвѣщенія все болѣе развивающихся торговыхъ сношеній славянства, которыя влекли за собой культурное вліяніе Византіи;

*) Напр. легенда о Варягѣ-христіанинѣ, занесенная въ лѣтописи подъ 6491 годомъ; извѣстно также, что таврическіе славине имѣли общеніе съ Византійской церковью еще въ IX вѣкѣ, но это объясняется ихъ особо выгоднымъ географическимъ положеніемъ, на берегу Чернаго моря, что давало имъ возможность быть въ близкихъ сношеніяхъ съ греческими колонистами; среди прочихъ славянъ христіанская пропаганда стала распространяться позднѣе; затѣмъ можно упомянуть о Григоріи, сопровождавшемъ Ольгу при ея путешествіи въ Царьградъ, а также о существованіи въ Кіевѣ церкви пр. Ильи еще при Игорѣ. Весьма вѣроятно, что христіанство могло проникать на Русь и черезъ посредство тѣхъ русскихъ, которымъ случалось бывать въ Константинополѣ, гдѣ нѣкоторые изъ нихъ принимали крещеніе (ср. Барсовъ, Константинопольскій патріархъ и его власть надъ русской церковью, стр. 800); кромѣ того извѣстенъ споръ о существованіи христіанъ среди уличей и тиверцевъ, которые также имѣли сношенія съ Византіей (ср. Голубинскій, Исторія русской церкви, т. І. полутомъ I, глава 1).