Заключать, что несправедливый запреть не является правовымъ, и, наоборотъ, что правовой запретъ не можетъ быть несправедливымъ, неправильно. Вѣдь кто объявляетъ несправедливымъ извѣстное содержаніе права, тотъ тѣмъ самымъ не говорить, что это право не дѣйствуетъ; равнымъ образомъ, кто противопоставляетъ недостатки правого строя тому, что являлось бы въ данномъ положеніи по существу справедливымъ, тотъ тѣмъ самымъ не утверждаетъ, что разсматриваемое какъ справедливое и обладаетъ уже правовымъ характеромъ 1). Въ приведенныхъ словахъ, особенно въ послѣдней фразѣ, впрочемъ, противоположность между двумя категоріями должнаго, категоріями практическаго правовѣдѣнія — формальнымъ правомъ - формальными нормами, соблюденіе которыхъ должно требовать какъ условій возможности всякаго общенія между людьми, и „справедливымъ“, — нормами, соблюденіе которыхъ необходимо какъ условіе возможности закономѣрнаго общенія, повидимому, смѣшивается съ противоположеніемъ права - какъ существующихъ нормъ, „сущаго“, съ справедливымъ, какъ правомъ, долженствующимъ быть, съ „должнымъ“. Однако, не подлежитъ сомнѣнію, что противоположеніе перваго рода составляетъ одну из центральныхъ мыслей штамлеровскаго изслѣдованія о правѣ: вопросъ о дедукціи права или правового принужденія, которому Штамлеръ посвящаетъ цѣлый отдѣлъ своего главнаго произведенія, возможенъ лишь при пониманіи „права“ какъ категорій практическаго познанія, а отдѣленіе отъ него вопроса объ „оправданіи" содержанія правовыхъ нормъ какъ разъ имѣетъ цѣлью выдвинуть на видъ указанное нами противоположеніе.

--

Сознавая чисто формальный и гипотетическій характеръ кантовскаго права и морали, неокантіанцы понимаютъ, что они стоять передъ дилеммою: или, оставаясь на точкѣ зрѣнія критической философіи, отказаться отъ мысли установить конкретныя моральныя обязанности и правовыя нормы или отказаться отъ точки зрѣнія Канта и искать другого пути для построенія конкретной этики.

Впрочемъ, въ сферѣ ученія о морали для неокантіанцевъ эта дилемма, пожалуй, не имѣетъ мѣста. Вѣдь, по взгляду Канта, ученіе о морали по существу своему не имѣетъ задачею устанавливать конкретныя цѣли, а просто заимствуетъ ихъ изъ другихъ областей этики, именно

7) Штамлеръ, Сущность и задачи правовѣдѣнія. Библіотека для самообразованія. Стр. 28-29; ср. Wirtschaft und Recht, S. 524-525; Lehre von den richt. Recht, S. 111-121.

изъ правовѣдѣнія въ широкомъ смыслѣ, точнѣе изъ ученія о нравственности, составляющаго одну изъ отраслей его 1). Различіе между моралью и правомъ „сводится“, пишеть Кантъ, „не къ различію обязанностей, устанавливаемыхъ ими, а къ различію законодательствъ, связывающихъ то или иное побужденіе съ закономъ“ 2). Правда, по словамъ Канта, моральными обязанностями являются не Только устанавливаемыя правовѣдѣніемъ обязанности, поскольку онѣ служать вмѣстѣ съ тѣмъ и мотивами поведенія, но и такія, съ которыми послѣднее не имѣетъ совсѣмъ дѣла (напр. обязанности по отношенію къ самому себѣ и др.) 3). Однако, на дѣлѣ такія обязанности или просто формальны, либо подпадаютъ въ сферу правовѣдѣнія, если понимать его не такъ узко, какъ понималъ его Кантъ велѣдствіе своего формальнаго пониманія права, словомъ, въ сферу правовѣдѣнія въ широкомъ смыслѣ, частью котораго является ученіе о правахъ или нравственности.

Напротивъ, въ области правовѣдѣнія указанная дилемма настойчиво диктуется неокантіанцамъ. На ряду съ задачею установить просто формальныя нормы, необходимыя условія возможности всякаго общежитія, сознается нынче необходимость открыть и конкретныя матеріальныя цѣнности, которыя только и могутъ придать формальноправовымъ нормамъ характеръ „справедливыхъ“ и вмѣстѣ съ тѣмъ ограничить и опредѣлить сферу ихъ примѣненія; правовѣдѣніе, поскольку оно практическая дисциплина, нынче не является, какъ у Канта, просто формальною наукою объ общеобязательныхъ нормахъ для всякаго человѣческаго общежитія, но включаетъ въ себя и „политику" (въ старомъ смыслѣ слова), т. е. ученіе о „справедливомъ“, или закономѣрномъ общественномъ строѣ, или, пользуясь терминологіею Гегеля, ученіе о нравахъ или нравственности. Даже болѣе, вторая задача практическаго правовѣдѣнія оттѣсняетъ на задній планъ первую. Но такъ какъ на основахъ кантизма установленіе конкретныхъ нормъ, какъ мы видѣли, невозможно, то указанная дилемма неизбѣжна. Здѣсь она принимаетъ слѣдующій видъ: или, оставаясь на точкѣ зрѣнія критической философіи, нужно отказаться отъ объективной оцѣнки конкретной дѣйствительности, отказаться отъ право

с.

1) Здѣсь мы пользуемся терминологіею Гегеля, раздѣляющаго правовѣдѣніе: на формальное правовѣдѣніе (предметомъ его служить формальное или абстрактное право), ученіе о морали и ученіе о нравственности.

2) Kant, Met. der Sitten, S. 23-24. 3) Kant, Met. der Sitten, S. 23-24.

вѣдѣнія, какъ практической науки, „политики“, имѣющей задачу дать дѣйствительно конкретныя нормы для регулированія человѣческихъ отношеній, установить не просто условный, формальный идеалъ, а конкретные, но въ то же время объективные идеалы, или выйти надъ точкою зрѣнія критицизма.

Впрочемъ, нѣкоторые изъ неокантіанцевъ пытаются избѣгнуть этой дилеммы. Такъ, Штамлеръ, напримѣръ, надѣется, оставаясь на почвѣ кантизма, достигнуть установленія конкретныхъ нормъ, вѣритъ въ способность правовѣдѣнія дать отвѣты на всѣ вопросы, относящіеся къ оцѣнкѣ правовыхъ институтовъ и отношеній, къ „политикѣ“. Этого онъ думаетъ достигнуть путемъ сближенія телеологическаго метода съ естественно-научнымъ. Если Кантъ не былъ въ состояніи установить конкретныя правовыя нормы, то это, думаетъ Штамлеръ, потому, что неправильно противополагалъ телеологическій методъ, какъ исходящій изъ общаго, естественно-научному, какъ исходящему изъ частнаго, -тогда какъ оба они имѣютъ задачею переработку частнаго эмпирически даннаго матеріала лишь съ разныхъ точекъ зрѣнія. При послѣднемъ, правильномъ пониманіи сущности телеологическаго метода открывается возможность, продолжаетъ Штамлеръ, установленія конкретныхъ нормъ: онѣ какъ и „естественные законы“ представляютъ попытки подведенія даннаго матеріала подъ высшее единство. Конечно, онѣ, какъ простыя попытки, могутъ имѣть не абсолютное значеніе — что впрочемъ и не требуется по принципамъ критической философіи, ибо, по ея взгляду, такимъ значеніемъ могутъ обладать лишь формальные законы—а лишь относительное, объективное: онѣ именно сохраняютъ свое значеніе лишь до тѣхъ поръ, пока не будуть открыты новые законы, представляющіе болѣе удачныя попытки указаннаго подведенія; — говоря иначе, конечно, на такомъ пути нельзя установить естественное право, естественно-правныя нормы въ старомъ смыслѣ, но можно лишь установить естественное право съ измѣняющимся содержаніемъ. Доказательство же объективности такихъ естественно-правныхъ нормъ должно, очевидно, состоять критическомъ изслѣдованіи, какія правовыя нормы подъ данными эмпирическими условіями соотвѣтствують общезначимой цѣли соціальной жизни" 1).

въ

Не входя въ изслѣдованіе того, насколько правильно ученіе объ

7) Wirt, u. Recht S. 185. Ср. также S. 596—7, 394 и сл. Ср. Lehre von den richt. Rechte, Особ. S. 203-204.

„естественномъ правѣ“ съ измѣняющимся содержаніемъ, заключающее въ себѣ зерна новаго, историческаго пониманія права-объ этомъ можетъ быть рѣчь лишь въ третьей части нашей работы при изученіи историческаго метода въ правовѣдѣніи, — здѣсь должно замѣтить, что основа этого ученія сближеніе телеологическаго метода съ естественно-научнымъ, какъ въ свое время было указано, по существу противорѣчитъ духу телеологическаго метода и дѣлаеть невозможною всякую этическую оцѣнку, что, слѣдовательно, попытка Штамлера, оставаясь на почвѣ кантовскихъ принциповъ, отстоять возможность правовѣдѣнія, какъ практической науки, имѣющцей задачи установить конкретныя нормы, не можетъ быть признана удачною.

Для неокантіанцевъ, слѣдовательно, не остается никакого выхода изъ указанной дилеммы—оставаясь кантіанцами, они должны отказаться оть правовѣдѣнія какъ науки объ оцѣнкѣ, отказаться, говоря другими словами, отъ научной методической оцѣнки и предоставить ее чисто субъективному чувству, —что и дѣлаютъ послѣдовательно нѣкоторые изъ нихъ, какъ напримѣръ, проф. Новгородцевъ, порицающій даже всякія попытки дать научно-методическія основы для оцѣнки. „Одною изъ существенныхъ заслугъ Канта“, пишетъ онъ, „является то, что своимъ формальнымъ пониманіемъ нравственнаго долженствованія онъ открылъ для нравственныхъ стремленій безграничный просторъ. Онъ указалъ, что идея свободы есть граница научнаго опыта: методическая и связующая дѣятельность разума здѣсь кончается, чтобы уступить мѣсто безконечнымъ стремленіямъ и ожиданіямъ. Переносить въ область нравственной свободы категоріи научнаго опыта значитъ нарушать самую сущность этой области, самую дорогую ея особенность. Отсюда однако не слѣдуетъ“, продолжаетъ онъ, „чтобы въ нравственной области не было различія между объективнымъ и субъективнымъ, общимъ и частнымъ. Кантъ выразилъ это различіе съ достаточною ясностью, сказавъ, что субъективными правила воли являются въ томъ случаѣ, если они разсматриваются какъ имѣющія значеніе только для воли даннаго лица, а объективными, когда познаются какъ имѣющія силу для каждаго разумнаго существа. Отсюда онъ выводитъ свой императивъ, какъ законъ всеобщаго долженствованія... это объективное долженствованіе у Канта остается формальнымъ принципомъ и оставляетъ для нравственной воли всю безконечность ея стремленій" 1).

1) Новгородцевъ, „Кантъ и Гегель", стр. 97 9

Указанное нами, вызванное ходомъ развитія философской мысли отклоненіе неокантіанцевъ отъ Канта, ихъ отказъ, въ концѣ концовъ, отъ научно-методической оцѣнки конкретныхъ нормъ человѣческаго поведенія, имѣло своимъ слѣдствіемъ и отклоненіе ихъ отъ Канта въ области ученія объ образованіи юридическихъ понятій и, въ зависимости отъ этого, въ ихъ пониманіи отношенія теоретическаго и практическаго правовѣдѣнія.

Разъ неокантіанцы вынуждены были признать невозможность на почвѣ телеологическаго метода установленія общеобязательныхъ, но въ то же время конкретныхъ нормъ, то, очевидно, они не могли, слѣдуя Канту, допустить, что совокупность понятій, которыми оперируютъ юриспруденція, образованы телеологически въ цѣляхъ оцѣнки; это значило бы - лишить ихъ всякаго объективнаго значенія, ибо не было никакой возможности доказать объективность нормъ, по отношенію къ которымъ они образованы. Имъ приходилось поэтому разсматривать юридическія понятія какъ продукты естественно-научной обработки дѣйствительности и предоставлять ихъ образованіе и опредѣленіе теоретическому правовѣдѣнію.

Только по отношенію къ высшимъ общеобязательнымъ понятіямъ юриспруденціи къ формальнымъ понятіямъ, въ первую очередь по отношенію къ понятію „права“ они раздѣляютъ взгляды Канта. Они также не могутъ допустить, что понятіе „права“ образуется на пути естественно-научной обработки дѣйствительности; по ихъ взгляду, ,, образованное согласно естественно-научному методу общее понятіе о правѣ, содержащее лишь то, что оказывалось бы общимъ всякому праву, было бы на дѣлѣ столь бѣднымъ по содержанію, что не могло бы играть большой роли въ наукѣ 1). Они также, какъ и Кантъ, образуютъ это понятіе телеологически. Такъ, Штамлеру удается достигнуть опредѣленія понятія права, лишь исходя изъ цѣли, которой оно служитъ, изъ закономѣрности человѣческихъ поступковъ, изъ закона, съ которымъ они должны согласоваться. По отношенію къ этой цѣли онъ различаетъ существующія принудительныя нормы на два класса: однѣ какъ допускающія ее или дѣлающія возможнымъ этотъ порядокъ, другія, какъ недопускающія его; такимъ образомъ опредѣленіе права сводится у него къ опредѣленію его цѣли „право есть норма, имѣющая цѣлью — быть общимъ порядкомъ“ человѣческихъ поступковъ 2). Также обоснованіе общеобязательности „понятія права“ со7) Риккертъ, О гр. ест. науч. обр. понятій, стр. 605—606. 2) Stamler, Wirt. und Recht § 87, особ. стр. 498.