МАДЬЯРСКІЙ ИСТОРИКЪ ВЛАДИСЛАВЪ САЛАЙ И ИСТОРІЯ ВЕНГРІЙ ДО ПРАГМАТИЧЕСКОЙ САНКЦІЙ '. III. Венгерская исторіографія лишь теперь становится предметомъ изученія въ европейской литературѣ. Въ извѣстномъ Историческомъ Журналѣ, издаваемомъ профессоромъ Зибелемъ, появилась недавно статья знакомаго уже намъ доктора Флеглера о венгерскихъ историкахъ, далеко еще не доведенная до своего конца 2). Этотъ обзоръ венгерской исторіографіи мы предлагаемъ здѣсь только какъ необходимое предисловіе къ изложенію историческаго труда Владислава Салая. Но такъ какъ и самое сочиненіе Салая еще только начато переводомъ на нѣмецкій языкъ, то мы при нашемъ изложеніи его будемъ пользоваться указаніями Салаева друга Флеглера и слѣдовать за его передачей историческихъ взглядовъ Салая. Скажемъ прежде нѣсколько словъ о венгерской исторіографіи. Первыя сочиненія, появившіяся въ Венгріи и касавшіяся отечественной исторіи, были писаны на латинскомъ языкѣ. Они появились вмѣстѣ съ христіанствомъ и имѣли видъ легендъ, которыя мало по малу разрослись въ хроники. Во времена Матвѣя Гуніади, пригласившаго въ Венгрію не мало ученыхъ Италіанцевъ, отрывочныя хроники превратились въ обширныя лѣтописи, которыя стали разростаться съ каждымъ годомъ. Сочиненіе Антона Беранчича въ XVI и Николая Истванфи въ XVII вѣкѣ уже удовлетворяли всѣмъ требованіямъ систематической лѣтописи. За ними послѣдовалъ цѣлый рядъ попытокъ въ томъ же родѣ, заключившійся обширными трудами Прая 1) См. Журн. Мин. Нар. Просв. за январь и за мартъ 1868 года. 3) Beiträge zur Würdigung der ungarischen Geschichtschreibung, von Alexander Flegler, въ Historische Zeitchrift, herausg. von Heinrich v. Sybel; 2 Heft für 1867 Jahr., s. 318---395. и Катоны, послѣ которыхъ обычай писать исторію на латинскомъ языкѣ прекратился. Не смотря однакожь на знакомство образованныхъ классовъ въ Венгріи съ латинскимъ языкомъ, самыя лучшія хроники, писанныя по латыни, не могли пользоваться большою извѣстностію, и потребность въ историческихъ сочиненіяхъ на народныхъ языкахъ, и прежде всего на мадьярскомъ, становилась все болѣе и болѣе ощутительною. Они начались также современъ Матвѣя Гуніади, дѣянія котораго дали богатый матеріалъ для народныхъ историческихъ пѣсенъ. За тѣмъ появились риөмованныя хроники, какъ объ отечественныхъ, такъ и объ иностранныхъ событіяхъ, выходившія въ свѣтъ въ изобиліи до конца XVI столѣтія. Онѣ составляютъ переходъ къ чисто историческимъ хроникамъ на мадьярскомъ языкѣ, изъ которыхъ самая древняя относится къ половинѣ XVI вѣка. Сочинителемъ ея былъ Стефанъ Секели, потомокъ Седмиградской (Трансильванской) фамиліи. Онъ изложилъ въ сжатомъ разказѣ исторію своего народа отъ первоначальнаго времени до того, въ которомъ самъ жилъ. Исключительно придерживаясь отечественныхъ сагъ и преданій, онъ повѣствуетъ, что его народъ вышелъ изъ Скиѳіи, а предками его почитаетъ Гунновъ. Королевскій родъ Арпадовъ онъ возводитъ отъ Арпада черезъ семь поколѣній до Аттилы, а происхожденіе послѣдняго черезъ тридцать семь поколѣній до Хама, сына Ноева. Послѣ великой битвы, которая положила конецъ владычеству сыновей Аттилы, часть Мадьяровъ осталась въ Седмиградскомъ княжествѣ (Трансильваніи); они-то и суть Секлеры. Начиная съ Арпада, Секели разказываетъ о событіяхъ при разныхъ короляхъ, описывая ихъ въ тѣсной рамкѣ, но не безъ нѣкотораго округленія фактовъ. Онъ обращаетъ довольно много вниманія на связь и совокупность разказа, впрочемъ, болѣе въ повѣствованіи о древнихъ нежели о новѣйшихъ временахъ. Событія болѣе новыя изложены у него часто весьма отрывочно и одиночно; именно описаніе 1558 года, которымъ заканчивается книга, авторъ начинаетъ разказомъ о пожарѣ въ Дебречинѣ, потомъ вдругъ переходитъ къ тремъ камнямъ, упавшимъ съ неба, далѣе упоминаетъ о сраженіп между Францемъ Немети и Серенчемъ, повѣствуетъ о совершенной въ Трансильваніи при королевѣ Изабеллѣ казни Франца Бебека и обоихъ Кенди, перескакиваетъ назадъ къ опустошеніямъ, которыя были произведены въ окрестностяхъ Токая солдатами Фердинанда, упоминаетъ о пораженіи, нанесенномъ турецкому полководцу Велихану, и заключаетъ слѣдующими словами: ,,Во все лѣто на западной сторонѣ неба являлась зловѣщая звѣзда съ хвостомъ (комета)“. Вообще основную черту характера этого лѣтописца составляютъ естественность и простодушіе. Другой лѣтописецъ, заслуживающій упоминанія, есть Каспаръ Гельтай, протестантскій пасторъ въ Колошварѣ (Клаузенбургѣ въ Трансильваніи), современникъ Секели, но моложе его. Въ связности разказа и ясности сужденіи онъ ниже Секели, и Францъ Тольди, извѣстный знатокъ и историкъ венгерской литературы, утверждаетъ даже, что у него не было вкуса и что языкъ его неправиленъ. Тѣмъ не менѣе сочиненіе Гельтая уже представляетъ существенный прогрессъ, о которомъ свидѣтельствуютъ другія качества его историческаго изложенія: писавши венгерскую исторію на мадьярскомъ языкѣ, онъ очевидно принялъ себѣ въ образецъ латинское сочиненіе Бонфини. Воздавъ хвалу великимъ заслугамъ Матвѣя Гуніади и его ученой жизни, онъ переходитъ къ описанію венгерскихъ владѣній, ихъ свойствъ и естественныхъ произведеній, излагая вмѣстѣ съ тѣмъ общее обозрѣніе всѣхъ комитатовъ. Къ этому онъ присоединяетъ отдѣльную главу о Седмиградскомъ княжествѣ (Трансильваній), которое описано также, какъ Венгрія, и потомъ переходитъ къ первобытной исторіи народа. Подобно Секели, онъ принимаетъ, что Мадьяры дважды прибывали въ Венгрію: въ первый разъ при Аттилѣ, и во второй разъ уже при Карлѣ Великомъ. Ясно, что онъ смѣшиваетъ Аваровъ съ Мадьярами, да и послѣдующія войны Мадьяръ оказываются какъ бы продолженіемъ и результатомъ давно созданнаго положенія. Такимъ образомъ авторъ приходитъ къ длинному ряду королей, которыхъ дѣянія и судьба у него описаны довольно подробно; преимущественно онъ распространяется о временахъ Гуніадовъ и ихъ преемниковъ, болѣе близкихъ къ его времени. Вся хроника оканчивается описаніемъ битвы при Могачѣ (Mohács) въ 1526 году. Гельтай, очевидно, не былъ силенъ въ исторической критикѣ; но это можно ему извинить тѣмъ болѣе, что въ его время и у другихъ народовъ исторія едва начинала освобождаться отъ путаницы, водворенной въ ней средневѣковыми сагами. Онъ любилъ чудесное и отдавалъ ему предпочтеніе передъ здравымъ взглядомъ на факты; не смотря на то его исторія не лишена достоинствъ: онъ умѣлъ хорошо группировать событія, и хотя очень часто ошибался, однако усиливался отыскать между ними внутреннюю связь. Именно по причинѣ этого обстоятельства онъ выше Секели. Обратимся теперь къ третьему лѣтописцу, у котораго мадьярское бытописаніе уже вполнѣ вступаетъ въ область здраваго разсудка и дѣйствительности. Это - „Девять книгъ печальной мадьярской хроники (Siralmas magyar kronikának kilencz könyvei), которыя для предостереженія и поученія потомства собралъ и изложилъ письменно, на собственномъ нашемъ (то-есть, мадьярскомъ языкѣ) Іоаннъ Салӑрди въ 1662 году". Изъ самаго введенія въ эту книгу видно, что во времена Саларди общественныя понятія уже совершенно измѣнились, ибо авторъ начинаетъ свое произведеніе описаніемъ различныхъ формъ правительства, объясняя различіе, существующее между аристократіей, демократіей и монархіей. Потомъ безъ дальнѣйшихъ околичностей онъ прямо переходитъ къ венгерской исторіи, начинаетъ ее со временъ Заполія, при которомъ произошло отдѣленіе Трансильваніи отъ остальнаго королевства, и доводитъ до 1662 года. Свой протестантскій образъ мыслей, или лучше сказать, образъ мыслей протестантскаго духовенства онъ проявляетъ тѣмъ, что постоянно сравниваетъ венгерскую исторію съ еврейскою; какъ въ послѣдней, такъ и въ венгерской Саларди на каждомъ шагу видитъ десницу Божію, карающую за грѣхи и беззаконія. Уже первое отторженіе Трансильваніи отъ Венгріи онъ сравниваетъ съ отпаденіемъ Іудеевъ отъ Израиля, и продолжаетъ во всемъ своемъ твореніи сравнивать еврейскихъ дѣятелей, съ венгерскими историческими лицами, при чемъ онъ, кажется, болѣе всего соображался съ пророкомъ Іереміей. Не смотря на то, въ книгѣ Саларди можно найдти весьма богатый матеріалъ для исторіи его времени, ибо онъ подробно объясняетъ какъ отношенія между Трансильваніей и остальною Венгріей, такъ и постоянную борьбу протестантовъ за свободу вѣроисповѣданія, въ которой имъ отказывали. Отличаясь строгою нравственностью, онъ срываетъ покровъ со многихъ знатныхъ лицъ и съ ихъ образа дѣйствій. У него съ потрясающею вѣрностью описаны жестокія опустошенія, причиненныя войною и заразительными болѣзнями, а также разстройство всѣхъ семейныхъ и общественныхъ отношеній. Однакожь книга Саларди ни по своему первоначальному плану, ни по исполненію не можетъ назваться историческимъ сочиненіемъ въ настоящемъ смыслѣ этого слова; языкъ его, по существовавшему въ то время обычаю, испещренъ многочисленными латинизмами, часто вялъ и тяжелъ. Не смотря на то его книга содержитъ много драгоцѣннѣйшихъ историческихъ свѣдѣній, которыя займутъ видное мѣсто въ развитіи венгерскаго бытописанія. Авторитетъ, непосредственно примыкающій къ предыдущему, есть Михаилъ Черей, человѣкъ съ открытымъ, честнымъ характеромъ, веселымъ юморомъ и глубокою преданностію волѣ Божіей. Во введеній къ своей книгѣ онъ помѣстилъ небольшое стихотвореніе, оканчивающееся слѣдующею строфой: „То что мною написано я знаю это многимъ будетъ непріятно, „Потому что не всѣ могутъ переносить истину; „Но не моя въ томъ вина, нельзя же мнѣ было лгать. „Кто не можетъ или не хочетъ прочесть мою книгу, не читай ее“. Авторъ былъ вынужденъ бѣжать съ женой и дѣтьми изъ Куручена въ Брассо (Кронштадтъ), и съ тѣмъ, „ чтобъ убивать время“, говоритъ онъ, „я Михаилъ Черей изъ Наги - Айта близь Миклошварсека, имѣя отъ роду 41 годъ, началъ писать нижеслѣдующее, 16-го декабря 1709 года, въ то время, какъ я жилъ въ улицѣ за Болоніевыми воротами, въ домѣ Николая Аранимивеса“. Далѣе онъ прямо говоритъ, что онъ вовсе не думалъ писать исторію, да если бы и хотѣлъ написать ее, то не могъ бы по недостатку способностей къ такому дѣлу.... „Я записалъ все, что видѣлъ лично, по скольку происшествія приходили мнѣ на память. Тѣ люди, которые по волѣ Божіей будутъ жить послѣ меня, могутъ узнать и увидѣть, чрезъ какія превратности сего печальнаго міра провело меня милосердіе Божіе. Что изъ минувшихъ лѣтъ было мнѣ достовѣрно извѣстно, я записалъ въ точности, а чего не зналъ самъ, о томъ счелъ лучше отозваться невѣдѣніемъ, нежели ex praesumptione чванно лгать“. Этими собственными словами лѣтописецъ такъ ясно высказалъ свою точку зрѣнія, что для уразумѣнія ея остается прибавить немногое. И Михаилъ Черей былъ также протестантъ, но состоялъ въ императорской службѣ. Разказъ свой онъ начинаетъ съ происшествій, случившихся лишь за нѣсколько лѣтъ передъ его рожденіемъ, именно съ 1661 года (то-есть, почти съ того же года, на которомъ Саларди остановился) и доводитъ до 1712, слѣдственно, до того года, когда по Сатмарскому миру вольности націи были возстановлены, и кончился мятежъ Ракоци, эпоха, на которой остановился и Владиславъ Салай. Только случайно и единственно для объясненія современнаго ему положенія обращается Черей къ болѣе раннимъ временамъ венгерской исторіи. Вслѣдствіе своей личной зависимости по службѣ, онъ не легко отваживается сказать что-нибудь противъ самого императора или императорской власти вообще; но тѣмъ не менѣе онъ постоянно былъ вѣрнымъ приверженцемъ своего народа. Онъ сожалѣетъ о резолюціяхъ сейма 1687 года, проклинаетъ фанатическую жестокость Караффы, оплакиваетъ постепенное подавленіе древнихъ вольностей своего народа; однакожь въ образѣ его выраженія высказывается болѣе фаталистическая преданность волѣ Бо |